– Что? – откликнулся Джекоб Хандельман, откладывая бумаги и оборачиваясь. Стекла очков в металлической оправе резко блеснули в свете торшера.

Вот оно. Оно здесь. Глаза за стеклами в металлической оправе, собранность за внешней расслабленностью… Походка. Нет, это походка не прелата, вступающего под церковные своды, не средневекового барона, входящего в пиршественный зал… это поступь человека в мундире. В черном мундире!

Хейвелока ослепили молнии прошлого, в голове прогремели взрывы… тогда и сейчас, сейчас и тогда! Не восемь и не десять лет тому назад, а много раньше. Его ранние годы. Ужасные годы! Этот человек один из тех! Образы прошлого подтверждали догадку. Он увидел стоящего перед ним человека точно так, как видел его в то время. Крупное лицо – без бороды, – длинные прямые волосы, но не седые, а соломенного – арийского — цвета. Он прохаживался с самодовольным видом вдоль траншей. Автоматная очередь. Крики.

Лидице!

Майкл, словно в трансе, двинулся к Хандельману, вытянув вперед руки со скрюченными, как когти, пальцами. Зверь, готовый к схватке с мелким и злобным хищником.

– Ш-ш-ш-ш-то с вами? – прошипел старик. – Опомнитесь! Вы с ума сошли! Посмотрите на себя… Вы же больны!.. Не приближайтесь ко мне.

– Раввин! Господи, ну и сукин сын! Неслыханная сволочь! Кем ты был тогда – обер-лейтенант? Майор?.. Нет, рейхсфюрер! [53] Я узнал тебя! Лидице!

Глаза старика, увеличенные толстыми линзами, расширились в ужасе.

– Вы сумасшедший! Полный, законченный безумец! Оставьте мой дом! Вам нет в нем места. После всех страданий, которые мне пришлось перенести, теперь мне приходится выслушивать бред безумца!

Причитания старикана, шарящего правой рукой по столу, чуть было не отвлекли внимание Майкла. Он прыгнул вперед лишь тогда, когда в руке оказался пистолет. Прежде чем открыть дверь, старик – на всякий случай – неплохо подготовился. Рейхсфюрер не забыл свое прошлое. Убийца чехов, поляков, евреев. Человек, скрывший свою личину под именем одного из тех несчастных, которых он пачками отправлял в газовые камеры или на расстрел.

Старик не успел увернуться и оказался прижатым спиной к столу. Хейвелок схватился за пистолет, всунул палец под спусковой крючок, заблокировав его, и резко рванул руку вниз с намерением вырвать оружие. Но старик оказался крепок. Не выпуская пистолета, он изогнулся, мгновенно напрягшись. Жутко оскалившись, он левой рукой вцепился в лицо Хейвелоку, пытаясь выцарапать глаза.

Хейвелок отчаянно крутил головой; в этот момент старику удалось вывернуться из-под него, но не больше. Оба, как в клинче, лежали на краю стола, не в силах вырваться. Неожиданно для старика Майкл высвободил правую руку, сжимавшую пистолет, и мгновенно изо всех сил обрушил кулак в то место, где, по его предположению, должна была быть физиономия Хандельмана.

Немец вскрикнул – разбитые стекла очков врезались в глаза. Он схватился обеими руками за лицо. Со стуком ударился о пол пистолет.

Хейвелок поднялся, рывком поставил немца на ноги и зажал ему пасть ладонью. Глаза обжигала боль, кровь и слезы застилали зрение, но он все же мог видеть, а нацист – нет.

– Если разинешь пасть – пристрелю немедленно! – сообщил он. – Садись!

Майкл развернул немца от стола и толкнул его в ближайшее кресло с такой силой, что голова того ударилась о спинку. Оправа разбитых очков, как ни странно, прочно держалась на носу, словно составляла единое целое с этой отвратительной мордой.

– Я ослеп! – взвизгнул старый вояка из Лидице. – Сумасшедший ворвался в мой дом и…

– Перестань! Я там был и все помню!

– Безумие! – Судорожно глотая воздух, Хандельман поднял руку, чтобы снять очки.

– Не трогать! – приказал Хейвелок. – Оставь очки на месте.

– Молодой человек, вы…

– Молчать! А теперь слушай меня внимательно. Я могу проследить жизнь человека по имени Джекоб Хандельман за последние полвека. Я найду старые фотографии и немцев, которые еще живы и помнят его. Затем распространю твое фото, без бороды, разумеется, в некоторых районах Праги. Ты бывал там. Я тебя видел и даже хотел убить. Мальчишка лет девяти-десяти страстно мечтал вонзить нож тебе под лопатку. И даже сейчас в Праге, Рудно или Кладно сыщутся люди, которые все еще мечтают об этом. Ты, выродок, стоишь у последней черты. Поэтому не рассказывай мне о тех, кто вчера у тебя не был, а говори о той, что была. Так где она сейчас?

– Я очень полезный человек…

– Не спорю. Кто может найти более безопасное место лучше, чем человек, столь преуспевший в этом деле для себя. И кто может защитить себя лучше, чем тип, который знает местонахождение множества беглецов. Ты, гадина, организовал для себя отличную крышу. Но со мной она бесполезна. Ты понимаешь меня? Потому что мне на все плевать. На все, кроме нее. Где Дженна Каррас?

– Ни в коей мере не соглашаясь с немыслимыми обвинениями в мой адрес, – пропищал немец, – я тем не менее мог бы предложить вам обмен.

– Ты сохранишь свою жизнь, – бросил Хейвелок. – Мне она не нужна. Для меня вполне достаточно того, что ты знаешь о моем существовании и о том, что я могу прикончить тебя в любой момент. Это я тебе и предлагаю в обмен. Где она?

– Верхний ящик стола. – Хандельман указал дрожащей рукой в направлении беспорядочной кучи бумаг. Он по-прежнему ничего не видел. – Поднимите пенал; под ним – сложенный листок зеленой бумаги.

Майкл подошел к столу, выдвинул ящик и извлек из-под изящной коробки для ручек и карандашей листок тонкой зеленой бумаги. Майкл развернул его. Это оказался фирменный бланк философского факультета Колумбийского университета. Четким разборчивым почерком там была записана информация, ради которой Хейвелок был готов пойти на убийство.

«Бруссак. Просьба о зачислении в аспирантуру.

Имя: Арвидас Кореску. Препоруч. вниманию Когоутека.

ССД-3, Мейзон-Фоллз, Пенсильвания».

– Кореску – имя, которым она пользуется? – резко спросил Хейвелок.

– Временно. Временные документы могут быть изготовлены в течение нескольких часов. Постоянные будут сделаны позже… если будут, конечно.

– Что вы хотите этим сказать?

– За все надо платить. Ничего не делается за просто так.

– Естественно. Крючок заглочен, и катушка спиннинга раскручивается. На конце лески, видимо, впечатляющая добыча.

– Вы догадываетесь, что у меня много влиятельных… друзей в самых разных местах?

– Кто такой Когоутек?

– Славянин. – «Полупроводник» пожал плечами. – По-моему, он фермер.

– Когда она уехала?

– Ее увезли сегодня утром.

– Какую легенду ей предложили?

– Очередная бедная родственница, беженка, откуда-то с Балкан. Вырвалась из лап медведя, как говорится. Когоутек подыщет для нее работу. У него есть друзья в профсоюзе текстильщиков.

– Таким образом она сможет платить ему и вам: в ином случае новых документов не последует.

– Всем нужны документы, – проскулил Хандельман, – чтобы водить автомобиль, пользоваться банком…

– Или избежать внимания иммиграционных властей, – прервал старика Хейвелок. – Но эта угроза остается навсегда, не так ли?

– Мы – страна, где правят законы, сэр.

– Меня от тебя тошнит, – проговорил Хейвелок, подходя к креслу. – Я мог бы прикончить тебя сейчас, не испытывая при этом ничего кроме наслаждения. Ты догадываешься об этом, философ? Но я не стану делать этого. Я хочу, чтобы ты помнил о такой возможности, чтобы мысли об этом не оставляли тебя ни на секунду ни днем, ни ночью. Ты станешь вздрагивать при любом стуке в дверь. Живи, гадина, с этим страхом. Хайль Гитлер!

Он повернулся и направился к двери.

За спиной раздался странный треск. Майкл мгновенно обернулся и увидел старика, устремившегося к нему с длинным ножом, направленным прямо ему в грудь. Хандельман за какую-то долю секунды успел сорвать с лица разбитые очки и выхватить оружие, упрятанное в пухлом кресле. Дух науки, витавший в комнате, неожиданно сменился запахом ничейной полосы на отдаленном участке фронта. Хейвелок отпрыгнул, но острое как бритва лезвие успело пропороть пиджак и порезать тело. На белой рубашке проступила кровавая полоса.