– Ты, как всегда, все очень четко объяснил.

– Спасибо.

– Почему ты ничего не сказал о том, что он может действовать через подставных лиц-марионеток? Забыл?

Хейвелок посмотрел на нее сквозь колеблющиеся огоньки свечей, и его губы тронуло подобие улыбки. Она встретилась с ним глазами и тоже улыбнулась.

– Да, похоже на то, – произнес он, усмехаясь. – Ты абсолютно права. Я как-то не подумал.

– Простительно. Ты составлял свой список и не мог всего охватить.

– Кстати, почему ты сама этого не предложила? Ты вовсе не казалась мне застенчивой.

– Одно дело – спрашивать, и совсем другое – давать указания или рекомендации. Я бы не хотела этого делать по отношению к Брэдфорду, прежде чем он станет воспринимать меня всерьез. Даже если мне придется так поступать, то лучше это делать в форме наводящих вопросов.

– Странно слышать. Он тебя принял; Беркуист все ему сказал. Нет авторитета выше.

– Я имела в виду совсем иное – внутреннее, психологическое восприятие, его характер. Он чувствует себя с женщинами неуверенно, что проявляется в нетерпении. Я не завидую его жене или возлюбленным, он заряжен внутренним беспокойством.

– Ему и вправду есть о чем беспокоиться.

– Все началось гораздо раньше, Михаил. Он представляется мне блестящим, талантливым человеком, в котором блеск и талант не слишком хорошо уживаются один с другим. Ему кажется, что он импотент, и это отражается на его женщинах… на всех женщинах.

– Я опять в обществе Зигмунда?

– Лимбургский сыр! [64] – рассмеялась Дженна. – Ты же знаешь, как я люблю изучать людей. Помнишь того лысого ювелира из Триеста, лавчонка которого служила почтовым ящиком для МИ-6? Ты сказал еще что-то похожее на «рогатик»?

– Рогатик. У него как будто рог единорога торчал под брюками, когда он прохаживался около тебя в лавке.

– А я тебе сказала, что он гей.

– И оказалась права, потому что сукин сын вовсе не обратил внимания, когда ты расстегнула блузку. Оказалось, что он крутился вокруг меня.

Они рассмеялись, и смех отразился эхом от обтянутых бархатом стен. Дженна потянулась через стол и коснулась его руки.

– Как хорошо, Михаил, что мы опять можем смеяться.

– Хорошо. Но я не знаю, как часто мы сможем делать это.

– Нам обязательно надо выкраивать время для смеха. Я думаю, что это страшно важно.

– Я люблю тебя, Дженна.

– В таком случае почему бы тебе не поинтересоваться у нашего кулинара с пушкой, где мы спим. Я не хочу казаться нескромной, дорогой, но мне не нравится, что между нами стол. Я тебя тоже люблю, и мне хочется, чтобы ты был рядом.

– Значит, ты сообразила, что я не гей.

– Если только скрытый? Но я согласна и на самый минимум.

– Ты прямой человек. Я всегда утверждал это.

Появился кулинар с пушкой.

– Еще кофе?

– Нет, спасибо, – ответил Хейвелок.

– Бренди?

– Спасибо, не надо.

– Телевизор?

– Как насчет телевизора в спальне?

– Прием картинки там отвратительный.

– Ничего, мы перебьемся, – ответил Майкл.

Хейвелок сидел в спальне на старинной скамье перед догорающим камином. Он вращал головой и разминал уставшие плечи. Ему было приказано сидеть под страхом лишиться милостей Дженны на семь лет, если он откажется повиноваться. Она спустилась вниз за бинтами, антисептиком и за всем остальным, что могло бы споспешествовать ее настоятельным медицинским устремлениям.

Десять минут назад они, держась за руки и негромко смеясь, вошли в комнату. Но когда она прильнула к нему, Майкл скривился от внезапно вспыхнувшей боли в плече. Дженна посмотрела ему в глаза, расстегнула рубашку и в свете настольной лампы внимательно изучила состояние повязки.

Внимательный охранник развел огонь в камине примерно час назад. Сейчас пламя гасло, но угли все еще сияли, каменная кладка дышала теплом.

– Садись и грейся, – приказала Дженна, подводя его к скамье. – Мы так и не удосужились купить аптечку первой помощи. Но у них внизу наверняка имеется все, что нужно.

– Скажи им, что это для оказания первой помощи, а не каких-то иных целей.

– Сиди спокойно, милый. Плечо выглядит неважно.

– Я о нем совсем не думал, просто ничего не чувствовал, – сказал Хейвелок ей вслед.

Это было сущей правдой. Начиная с Коль-де-Мулине, он совсем не думал о ране и, если не считать отдельных приступов, не испытывал никакой боли. На это просто не оставалось времени. Это было настолько не важно, что не заслужило внимания. Слишком много навалилось на него – неожиданно и практически одновременно. Майкл обернулся и посмотрел на большое окно спальни, с таким же толстым зеркальным стеклом, как и внизу, в кабинете. Он наблюдал, как играют на стекле отблески огня в камине, и думал о том, сколько же людей там, на улице, охраняют покой Пятого стерильного. Затем взгляд вернулся к красному зеву камина. Так много… так неожиданно… и все сразу… нужна ясная голова, чтобы быть в состоянии переработать и осмыслить тот поток информации, тех невероятных, немыслимых фактов, что хлынут вскоре как из прорвавшейся плотины. Если он хочет сохранить способность соображать, он должен найти время для размышлений.

«– Как хорошо, Михаил, что мы опять можем смеяться.

– Хорошо. Но я не знаю, как часто мы сможем делать это.

– Нам обязательно надо выкраивать время для смеха. Я думаю, что это страшно важно».

Дженна права. Смех играет в жизни важнейшую роль. Особенно ее смех. Ему вдруг нестерпимо захотелось услышать его тотчас, немедленно. Ну, где же она? Сколько времени необходимо для того, чтобы найти пару пластырей и бинт? В любом из таких стерильных домов этого добра должно быть навалом. Так где же она?

С неожиданно вспыхнувшей тревогой он поднялся со старинной скамьи. Может, совсем другие люди – не из охраны Пятого стерильного – уже прокрались к дому? У него был определенный опыт в делах такого рода. Под прикрытием леса легче подобраться к охраняемому объекту… А Пятый стерильный стоит в окружении деревьев и густого кустарника – замечательное прикрытие для далеко не замечательных типов, планирующих похищение или убийство. Он сам умел незаметно проскользнуть, проникнуть, устранить врага, не потревожив тишины. А если он мог проделать это, то почему не могли и другие? Так где же она?!

Хейвелок быстро пошел к окну, но уже на полпути сообразил, что за пуленепробиваемым толстенным стеклом он не увидит, что происходит снаружи. Он оказался прав. Кинувшись к двери, он осознал еще одну неприятную вещь – он безоружен!

Он не успел взяться за ручку двери, как та открылась сама. На пороге стояла Дженна, держа в одной руке небольшой пластмассовый поднос с бинтами, ножницами, пластырем и антисептиком. Он облегченно вздохнул.

– Что случилось, Михаил? В чем дело?

– Ничего. Мне… просто захотелось размяться.

– Милый, да ты вспотел, – воскликнула Дженна, закрыв дверь, подойдя к нему и коснувшись его лба. – Что с тобой?

– Прости, мое воображение слегка разгулялось. Я… мне показалось, что ты отсутствовала дольше, чем… я ожидал. Прости.

– Точно, я отсутствовала дольше, чем ожидала. – Дженна взяла его за руку и подвела к скамье. – Снимай рубашку. – Поставив поднос, она помогла ему справиться с этим непростым делом.

– Вот как? – заинтересовался Майкл, высвобождаясь из рукавов. – Дольше, чем ожидала? Что же тебя задержало?

– Ну, если не считать маленького дельца под лестницей, – легкий флирт с поваром. Ты удовлетворен?.. Теперь не вертись, пока я не сниму это.

Дженна аккуратно, со знанием дела подрезала края повязки на его плече и осторожно сняла ее.

– Вообще-то рана заживает неплохо, учитывая твое к ней отношение, – проговорила она, отлепив полоску хирургического пластыря. – В основном раздражение. Морская вода, вероятно, не допустила инфекции… Постой… сейчас будет немного больно.

– Еще как, – кривясь, откликнулся Майкл, когда Дженна начала протирать спиртом кожу вокруг раны и счищать остатки пластыря. – Кстати, помимо дела под лестницей, чем ты там занималась внизу? – повторил он вопрос. Дженна в этот момент накладывала на рану повязку.